Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]
— Разве Муса не делился с вами информацией? — недоверчиво покосился на бандита сотник. — Ваш главарь взял его в плен и угнал сюда.
— Муса тут никто, его могут убить за малейшую провинность, как любого из нас.
— Хорошо, а где держат заложников?
— В подвале дальней башни, отсюда с левой стороны, но иногда им позволяют пасти овец.
— Тем, кто принял вашу веру, — добавил молчавший до сего времени Панкрат. — А если даже и стал мусульманином, но спрятал на шее крестик, тому все равно перерезают горло, в назидание остальным.
— Случается и так, — угнул подбородок чеченец, понимая, что здесь отпираться бесполезно.
— Кто в крепости главный и сколько в ней насчитывается гарнизона? — сдерживая бешенство, продолжил допрос Дарган.
— Про главного ты уже знаешь, это наш третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, — поспешно проглотил обильную слюну абрек. — А воинов никто не считал, они собираются со всего Большого и Малого Кавказа, и даже с равнин, потому что имам объявил русским газават.
— А почему он решил сделать ставку здесь, а не в своем родном ауле Гуниб? — не сводил с пленного пристального взгляда сотник.
— Потому что заоблачный Гуниб далеко, а здесь и центр восстания, готовый для ответного удара по неверным, и защищенный горами оазис с теплым климатом.
— Тут как раз правда, сюда мы добрались с трудом, — поддакнул стоявший за спиной командира отряда есаул Гонтарь. — А есть к вам еще какие дороги?
— Этого я знать не могу, — завилял зрачками чеченец. — Сюда я попал как и вы, по тропе над ущельем.
— Как можно незамеченными проникнуть в крепость? — не стал ходить вокруг да около Дарган. — Слабые места в ней есть?
— Об этом может поведать только сам имам, — закатил глаза под лоб абрек. — Я могу сказать лишь одно, что если вы и попадете вовнутрь, вас все равно порубят на куски, потому что воины аллаха знают друг друга в лицо.
— Даже тех из них, которые по зову Шамиля только что примкнули к вам? — ухмыльнулся сотник, махнув рукой по направлению к склону, по которому группами и поодиночке продолжали подниматься вооруженные горцы. Поставив шашку между ног, он подвел черту. — Ты ничего нам не рассказал, Заурка, а то, о чем поведал, мы знали без тебя. Про крепость решил не молчать потому, что мы уже здесь, про подвал не сбрехал в уверенности, что за стены мы никогда не попадем, а про дороги со слабыми местами в укреплениях промолчал.
— Но я и правда ничего не знаю! — воздел ладони вверх абрек, он все еще надеялся на то, что ему сохранят жизнь.
— В распыл, — коротко приказал Дарган.
Казаки мигом подцепили бандита с обеих сторон, поволокли за валуны. И вдруг визжавший от страха абрек выгнулся дугой, ударил изо рта клубками пены:
— Поганые гяуры, вы расплодились как презренные шакалы и вам все мало. Вы свое еще получите, — задохнувшись от ярости, зарычал он. — Даже на том свете я буду мстить вам как бешенным собакам…
Один из казаков надавил ему на затылок, второй скользящим ударом шашки снес неправильной формы голову. Сухопарое тело пару раз взбрыкнуло ногами и все кончилось.
Ночь прошла в приготовлениях к нападению на крепость, вернувшиеся из разведки казаки доложили, что с наступлением темноты ворота все равно открывались навстречу прибывавшим горцам, каждый из входов находился под охраной примерно пяти человек. В самой крепости, на площади, не затухая горели костры, оттуда доносилась барабанная дробь со звуками дутара, азиатского струнного инструмента, или переделанной на свой лад, захваченной у русских гитары. Образовав круг, чеченцы носились друг за другом, через равные промежутки времени распадались на группы, устраивали бешенные пляски с гортанными выкриками. Можно было подумать, что люди в крепости не ведали про сон, они вели себя как члены дикого племени.
Ближе к утру Дарган принял окончательное решение, он оставил у входа в ущелье пятерых человек во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если придется спешно возвращаться назад. Потом дал команду трогаться, укутанные концами башлыков по самые брови, станичники положили поперек седел приготовленные для стрельбы винтовки, поудобнее умостили за спиной заряженные пистолеты. Обмотанные тряпками копыта коней мягко ступали по густой альпийской траве, не слышно было ни звяка, ни стука, ни лошадиного фырканья — сотник решил раньше времени не тревожить присутствием группы ни одно живое существо. Впереди разместились казаки, хорошо знающие горские наречия, за ними следовали воины, умеющие стрелять без промаха, замыкали группу из пятнадцати человек силачи, способные свернуть рога быку. Но до самых ворот отряду никто на пути не встретился, лишь когда приблизились к башне, из бойницы показалось лицо абрека, держащего в руке зажженный факел:
— Аллах акбар! — крикнул он, сжимая в другой руке винтовку.
— Аллах акбар, — по татарски отозвался Захарка, считавшийся в семье Даргановых знатоком языков. — Дар эс салям алейкум, уважаемый.
— Ваалейкум эс салям. Откуда вы, братья?
— Мы кабардинцы, из Баксана, что под горой Эльбрус, пришли по зову предводителя всех горцев имама Шамиля на священную войну против неверных.
— Да продлит аллах его жизнь, вы настоящие правоверные мусульмане. Кабардинцы к нам еще не приходили, — обрадовался часовой, обернувшись назад, отдал какое–то приказание, затем продолжил. — Вы соблюдаете законы шариата?
— Да, мы сунниты. Аллах велик и мы свято чтим законы, по которым он повелел жить всем правоверным.
— Вы принимаете провозглашенный имамом Шамилем газават против неверных? — дозорный продолжал с пристрастием допрашивать верховых, из которых ни один не говорил по кабардински, в том числе сам Захарка. Расчет строился на том, что сами кабардинцы под русским давлением давно утихомирились, а чеченцы, как и дагестанцы, признавали только свой язык и русский, как средство общения со всеми.
— Мы потому и пришли под зеленое знамя ислама, что как один против насаждаемых русскими порядков.
Часовой скрылся внутри башни, через несколько мгновений за тяжелыми воротами загремели железные засовы, створки скрипуче распахнулись и показалась освещенная несколькими факелами не широкая улица высокогорного аула, ведущая на центральную площадь.
— Дорогие гости, мы рады вам, нашим братьям по вере, — прижимая руку к сердцу, сказал один из привратников. Отступив в сторону, он показал рукой вдоль дороги. — Проезжайте до площади, там вы найдете еду и питье, там вас встретят джигиты со всего Кавказа.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
